(ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ) - Игорь Афанасьев

Два гонца схватили такси и уже через час звенели бутылками с коньяком в вещевых мешках. Осторожно, по-одному, пятерка пробралась вдоль забора к самолету. Оттуда выглянула одна из стюардесс и сердито зашипела:

— Где скачете, зайцы?

Они тихо расселись в полутемном салоне, в хвосте самолета и затаили дыхание, не веря собственному счастью.

Филипп взглянул в иллюминатор.

По бетону лётного поля струились барханы красноватой пыли, и в ее потоках отражались разноцветные предполетные огни самолета. Здание аэровокзала обрело силуэт мрачного средневекового замка, а прожектора на стальных вышках перемигивались, словно часовые на сторожевых башнях. Самолет дернулся и тихо покатился к взлетной полосе. Развернувшись на старт, машина замерла на несколько секунд, турбины взвыли, гулко загрохотали шасси по бетонным стыкам полосы, и «тушка» впилась в предвечернее небо.

Через несколько мгновений самолет пробился через покрывало облаков, и в салоне стало светло, как днём. В салон выглянул бортмеханик и поднял вверх большой палец. Он прошел в хвост салона, увидел там гитару и протянул инструмент Филиппу:

— Наливай!

Пальцы разбитой руки еще болели и не слушались, но Фил наигрывал самые простые аккорды, и радость переполняла каждый звук его голоса.

Случайный прохожий. Дорога… Вдвоем,В одном направлении, рядом идем.Торопимся оба и вместе спешим —Нас манит отечества сладкого дым!Несутся машины, спешат поезда,Снуют самолеты — туда и сюда!..Трава припорошена теплым дождем-Два глупых скитальца бредут босиком…

Разлука закончилась, он летел к Ларисе.

За первые два часа лету, веселая компания выпила пару бутылок коньяка, съела пайку зеленоватых куриных ножек, заготовленную для всего салона, рассказала миллион анекдотов и спела все песни и частушки, которые пришли в голову. К столу так и не вышел первый пилот и штурман- радист, а вся остальная часть экипажа поочередно пополняли студенческий кружок.

Филипп взглянул в иллюминатор и обалдело покачал головой:

Вместо привычного плоского ватного покрывала там громоздились хитросплетения гигантских вертикальных фигур, высотою в несколько километров. Заходящее в скоростном режиме солнце разукрасило небесные скульптуры красками, которые могли бы себе позволить лишь Кандинский, Малевич, или другие психи, которым удалось выбиться в гении. Причём, облачный Илья Муромец был ростом ничуть не ниже статуи Ильича с протянутой рукой и даже чуть больше фигуры Иосифа Виссарионовича, у которого в руке была зажата дымящаяся трубка. Персонажи громоздились друг на друга и переливались разноцветными огнями, как новогодняя елка в Октябрьском дворце культуры. В одном из освободившихся углов небесного калейдоскопа мелькнул знакомый силуэт, напомнивший о чем-то слегка позабытом, но не вычеркнутом окончательно из памяти. Стройная женская фигура пронеслась в стремительном фуэте, и чтобы чётче ее увидеть, Филипп слегка прищурил веки.

Но облако рассеялось.

Самолет словно окунулся в глубокий омут: солнце скрылось, и вынырнула из-под крыла странная луна. Обычно такая большая и яркая в этих широтах, она катилась тусклым медным блином вслед за самолетом.

Аэроплан странно подрагивал и поскрипывал, словно яхта под парусами при хорошем ветре.

Компания притомилась и развалилась по креслам в дружном сне.

Заснул и Филипп.

Ему снились беспокойные сны.

Перво-наперво к нему навстречу шагнул не кто иной, как Парэлык:

— Ты че, в натуре?

Парэлык протянул руку за очередной данью.

Но тут из-за плеча Филиппа вынырнул Фил и ударил подонка носком ботинка в пах. Раздался рев восторженных трибун.

— Гол! — неслись крики из всех окон дома номер двенадцать, а навстречу Филу шкандыбал хромой Гаркуша с ножом в руках.

Филька выхватил мяч из рук Филимона и пустился наутек от проклятого дворника. Он нырнул в двери черного хода и побежал на третий этаж, перескакивая через две ступеньки. Этажей оказалось значительно больше обычного, и уже на восемнадцатом он понял, что стоит у двери незнакомой квартиры.

— Фил, сколько можно тебя ждать? Ты когда-нибудь научишься ценить мое время? — резко распахнула двери мать, и он улыбнулся, понимая, что сейчас она прочитает ему очередную порцию нравоучений и унесется в свою, неизвестную ему, жизнь. Филипп протянул руки, чтобы обнять ее.

Ему показалось, что дорожка слишком мягкая и по ней совершенно невозможно идти — мешала высокая трава, до пуза, и длинная, до пят, белая рубашка. Мама стояла в нескольких шагах от него и делала призывные жесты рукой:

— Филя, Филька, иди ко мне.

Собственно говоря, и мама выглядела сегодня странно, но времени на обдумывание у него не было — мама звала к себе! Карапуз сделал шажок — другой и побежал, быстро перебирая пухлыми ножками. Оставалось преодолеть какие-то жалкие сантиметры, но в этот миг поляна взбрыкнулась и мягко въехала ему прямо в лицо.

В три шага! — воскликнули Филька и Филимон и рванули бегом по полю в сторону высоченного стога сена, присыпанного шапкой снега. По замерзшим кочкам чернозема, припорошенным первыми снегопадами, они понеслись к крутому подъему, не представляя себе, каким образом окажутся наверху. У самого подножия соломенного Эвереста Филипп закрыл глаза и представил себе, что взлетает на самую вершину. Ноги продолжали автоматически перебирать соломенные ступени, и когда Филипп открыл глаза, то над его головой висел плавно остывающий блин солнца, а далеко у подножия поблескивала крыша странного автомобиля, несущегося по белоснежному полю.

В Москве взвод скоморохов перебрался из Домодедова во Внуково и, по контактам полученным, от братского экипажа, первым же рейсом десантировался в Киеве.

Прежде чем отправиться домой, Филипп заехал в институт, где он должен был положить деньги в сейф партийного комитета.

Еще пустынное здание родной бурсы встретило его полной тишиной, но в парткоме сидел доцент кафедры марксизма-ленинизма, казначей партийной ячейки института.

Он хмуро и тщательно пересчитал деньги, выдал Филиппу квитанцию, сложил пачки в сейф и опечатал замок пластилиновой нашлепкой.

— Погуляли? — выдавил из себя улыбочку доцент. — Зайди как-нибудь, расскажешь, как лето провели. Как там наша командирша?

— Да что там рассказывать, — заторопился Филипп, — работали!

— Где руку повредил? — прицепился клещ к Филу.

— Производственная травма, — ответил тот и заторопился. — Ну, мне пора домой!

— А ты что, на похороны не идешь? — поинтересовался казначей.

— А кто умер? — вздохнул Фил и вспомнил, как в минувшем году провожали в последний путь ректора и еще одного очень большого мастера сцены.

— Я думал, ты знаешь, — почему-то побледнел доцент, и странная изморозь пробежала по спине Филиппа. — Хотя, ты же в дороге был.

Он подошел к Филиппу и усадил его на стул. — Ты парень, я знаю, горячий, — положил он по-отечески руку на плечи Филу, — но будь мужиком! Позавчера умерла твоя сокурсница, Лариса.

Всё хорошо — сума моя полна.Всё хорошо — душа моя вольна.Но для чего так много — одному?Я все не обойму, не подниму…Всё оговорено, всё выдано на срок,На срок — сверчок, на срок ему — шесток.И вечный поиск счастья и любви,И только шаг — от боли до петли…Душа пуста.И черная дыраЗовет к себе.Наверное, пора…

Глава двадцать вторая. Рондо

Незнакомец, представившийся Николаем Сергеевичем, беспрепятственно провел Филимона коридорами здания, и они вышли на улицу.

— На чашку кофе не пригласите? — поправил воротник курточки Николай Сергеевич. — Тут ведь до вашего дома рукой подать!

— Милости прошу, — поежился под холодным ветром Филимон, — мне и самому туда хотелось бы попасть, — добавил он, соображая, что бы это все означало, — но у меня нет ключей, а жена может быть еще на работе.

— Ключи от вашей квартиры есть у меня, — весело сообщил Николай

Сергеевич, — а жена ваша, действительно, сегодня вечером танцует в театре, в "Марице". Нам никто не помешает обстоятельно побеседовать, — он приостановился и указал рукой на серую громадину. — Нет, если хотите, мы можем и здесь поговорить!

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Фил, — первое предложение мне как- то ближе.

Они не стали пересекать площадь, а двинулись переулком, по улице Рейтарской, которая выходила к улице Большой Житомирской рядом с домом № 12.

— У вас сегодня был сложный день, — высунул нос из воротника Николай Сергеевич, — поэтому я постараюсь помочь вам понять происходящее.

— Трудно в это поверить, — покачал головой Филимон, — но буду вам очень признателен.